Время красного дракона - Страница 96

Да, прекрасный человек — Аркадий Иванович. Разумеется, с недостатками, ущербинками. Одна из его любовниц — Фрося Меркульева родила в колонии девочку. Другая любовница совсем молоденькая, черноглазая Верочка Телегина. Развратник он, этот Порошин. Да бог с ним. Интим не подвластен законам нравственности, морали и правительственным постановлениям.

Шмель сам сожительствовал с тремя любовницами: с Олимповой, Жулешковой и Лещинской. Последняя — Лещинская по внешности отвратительна, сексуальная извращенка, но с перчинкой. Жулешкову и Олимпову Шмель любил. И нельзя унижать любого, даже самого ничтожного человека понятием — сожительство. Мордехай любил по-своему нежно и преданно Олимпову и Жулешкову. Они были одинаково красивы, интересны, интеллектуальны. Они дополняли друг друга темпераментами, изящным умением ублажить, создать микроклимат спокойствия и отдыха. Этот редкий талант женщин оценивают не все мужчины. Еврей понимает женщину тоньше. Женщина для еврея, как скрипка для великого музыканта.

Шмель шел по заснеженному городу, подняв каракулевый воротник зимнего пальто, думая о двух любимых женщинах. Порошин в это время ходил по своему кабинету и тоже думал не об одной. У Фроси родилась в заключении дочка, девочка очень живая, синеглазая, с белыми кудряшками. Мать нарекла девочку Дуней. Отчество в метрике поставили за взятку порошинское: Меркульева Евдокия Аркадьевна. Новый начальник колонии изредка устраивал Порошину короткие свидания с Фросей. Но свидания официальные, с оформлением встреч в журнале, в грязной комнатушке, в присутствии охраны. При этих встречах Фроська смотрела в никуда, разговаривала механически, устало и холодно.

— Скоро я улечу. Отдай Дуню на воспитание Телегиным, — сказала при последнем свидании Фроська.

— Неужели она знает про нашу любовь с Верой Телегиной? Нет, этого не может быть. Да и я ее, Фросю, люблю не меньше. Почему нельзя иметь две любимых жены? Зачем разрываться сердцу?

— Ты слышал, что я сказала? — посмотрела Фрося через решетку в небо.

— Не говори глупости. Я тебя люблю, Фрося.

— Знаю, что любишь и меня, Аркаша. Не о любви речь, о судьбе, о Дуне.

— Фрося, я написал письма Калинину, Молотову. И ты знаешь: бывают амнистии, помилования. Все еще может уладиться.

— Ничего, Аркаша, не уладится. Обними меня, поцелуй. Мне холодно.

Порошин прижал Фроську к своей груди, поцеловал, поерошил рукой ее рыжие кудри. И попытался перевести разговор в шутливое русло:

— Фрося, а где твое корыто? Села бы в него с Дуней и прилетела ко мне в гости.

Фроська глянула на Порошина так пристально и пронзительно, что у него даже холодок по спине пробежал мурашками.

— Корыто при мне, Аркаша. Я в прачечной спину гну. А Дуне пока летать нельзя.

— Она вырастет колдуньей? — улыбнулся Порошин.

— Аркаша, она родилась колдуньей. А про тебя мне все наперед известно. Я все знаю.

— Фрося, тебе что-нибудь наговорили? Ты не верь сплетням.

Фроська порозовела, оживилась:

— Я не сержусь на тебя, Аркаша. Я тебя люблю. Дуню сбереги. Она тебе покажет, где клад казачий захоронен. А может, и не покажет.

— Фрося, не пророчь прощание. А сокровища мне не нужны. И не до сказок нам с тобой. Ты знаешь, что твой дед расстрелян?

— Знаю, Аркаша. Я видела, как деда казнили.

— Как ты могла видеть?

— Я колдунья, Аркаша. Ты всегда забываешь об этом.

— Ты колдунья, Дуня — колдунья. А мне — хоть с ума сходи.

— Тебя спасет вера.

Порошин не понял, что сказала Фроська. Если Вера с большой буквы, то это намек на Верочку Телегину. Если вера с буквы прописной, то предсказание нацеливает на религию, на бога. А может, бог все-таки есть? Или в одном слове объединяется и Вера Телегина, и вера в бога, и вера в людей, в жизнь? Какое емкое и многозначительное понятие — Вера! Без веры жить невозможно. Но люди часто ошибаются, верят истуканам, ложным учениям, утопиям, мистическим сказкам. И как не поверить?

В одной из командировок в Москву Порошин разыскал руины сгоревшего склада чекистов, в котором хранились когда-то вещи, конфискованные у Трубочиста. Аркадий Иванович откопал в золе кой-какие оплавленные останки металлических предметов и сдал их на экспертизу в закрытую лабораторию Завенягина. У Авраамия Павловича была шарашка, где работали осужденные профессора, академики, ученые. Завенягин помнил Порошина, расспрашивал о жизни Магнитки, обстановке на заводе. Ученые из шарашки Авраамия Павловича сделали определенный вывод: металлические оплавки — титановые, с добавками редкоземельных элементов. В нашей стране такого производства не имеется. Следовательно, огарыши имеют зарубежное происхождение, да еще и засекреченное.

— Вот и раскрылась тайна! Трубочист заброшен через границу. Он просто шпион, агент иностранной разведки. Разоблачить его — и слава! — навострялся Аркадий Иванович, возвращаясь в город у Магнитной горы.

Через три дня Трубочиста доставили к Порошину. Он красовался в голубом костюме, в белоснежной сорочке с бабочкой, в шляпе-цилиндре, с диковинной тростью.

— Здравствуйте, господин Порошин, — приподнял шляпу Трубочист.

— Здравствуйте, садитесь.

— На сколько лет?

— Возможно, лет на десять.

— За какие прегрешения на этот раз?

— За нелегальный переход государственной границы, как минимум.

— Аркадий Иванович, в небе по пути к звездам нет границ.

— Вас, Трубочист, забросили воздушным путем, на большой высоте? Так надо понимать?

— Боже мой, Аркадий Иванович! Я прилетел с планеты Танаит. Вы забыли об этом? По-моему, мы с вами на эту тему беседовали.