Время красного дракона - Страница 93

— Иосиф, ты держишь в концлагерях девять миллионов человек.

— Дорогой Владимир Ильич, кто же будет валить лес в тайге, добывать золото на севере, задыхаться в шахтах? У нас нет средств, чтобы организовать все это на основе материальной заинтересованности. А на энтузиазме далеко не уедешь. И почему надо видеть в нашей жизни только недостатки? Разве у нас мало успехов?

— Где успехи, Иосиф?

— Посмотрите, Владимир Ильич, какой металлургический завод перед вами. В голой степи ми возвели гиганта промышленности. Разве это не радует?

— Завод радует. Безусловно, это успех, Иосиф.

— А двести тысяч наших колхозов? Некоторые хозяйства пока бедны. Но завтра ми дадим колхозам миллион тракторов. Ви когда-то мечтали о ста тысячах тракторов, Владимир Ильич. Разве это не движение вперед, не победа?

— Пожалуй, да: движение вперед, победа, Иосиф.

— А стахановское движение? А Чкалов?

Владимир Ильич все чаще кивал головой, соглашаясь с доводами оппонента. А бронзовый Иосиф продолжал наваливаться:

— Ми отменили карточки на хлеб. В магазинах есть мясо, масло, колбаса, икра черная, красная, осетрина. Вот ви, Владимир Ильич, держите под мышкой кулек. Наверняка, там сосиски, балык, копченая севрюжка, сыр и грудинка с ломтем белого хлеба. Да еще бутылка прекрасного сухого вина! Ха-ха-ха!

Владимир Ильич не мог признаться, что раздобыл еду на помойке. Это его бы унизило. Да и убедительно говорит Иосиф, что в стране есть успехи. Бронзовый Сталин улыбнулся:

— Жить стало лучше, жить стало веселей!

После этого афоризма нищий Ленин и совсем застыдился. Действительно ведь жить стало лучше: на левой ноге новая галоша появилась. А раньше ступня была босой. Не сразу люди прибарахляются, богатеют. Окружение империалистическое мешает, деньги на оборону требуются. Надо быть патриотом своей родины. Что-то бы сделать для земли родимой. Построить электростанцию, провести субботник, показать пример. У здания заводоуправления лежала куча бревен.

Ленин быстро растолкал по карманам еду, добытую на помойке, подошел решительно к бревнам. Он ухватил самое большое и тяжелое бревнище, забросил его на плечо и зашагал, пошатываясь, к своему мавзолею. Бронзовый Сталин усмехнулся в усы:

— Опять спер бревно, старик. И что у него за мания: бревна таскать? Мавзолеем в уральском городке металлургов называли землянку, в которой жил ненормальный бродяга-дед, похожий на Ленина. Трудно сказать, смог ли бы донести старик похищенное бревно до своего жилища. Но Владимира Ильича догнал едущий на телеге татарин Ахмет.

— Добрая утра, Илич. Бросай лесина на телега, довезу до мавзолей. Ленин погрузил бревно на телегу, присел рядом с Ахметом.

— Что нового в тюрьме, Хан?

— Ничаво новый нету. Начальник отпустила на свободу Трубочиста. Дохтура его списал. Больной псих по гумаге — Трубочист. С пичатью гумага.

— С гербовой печатью?

— Моя не видела.

— У меня тоже есть справка, документ.

— Гумага, што твоя — псих?

— Нет, что я вождь мирового пролетариата, Владимир Ильич Ленин.

— Зачем гумага, Илич? Хороший человека так видна.

— Эсера и Гришку Коровина не словили случаем?

— Не слыхно, Илич.

— У тебя, гляжу, конь другой, белый.

— Чалый лошадь умер, машина сбил.

— Ты меня прости, Хан.

— За какая грех прости?

— За революцию, за то, что коней у тебя отобрали.

— Простю. Революция твоя делал по глупости.

Но горько и больно было Ахмету вспоминать о своем разоренном конезаводе. Если бы попали кони в добрые руки, хорошему хозяину. Пришли к власти пьяницы и лентяи, дурни из города — большевики, инородцы. Порушили они церкви и мечети, хлебные угодья, торговлю, закрыли татарские школы. И сами начали мереть с голоду, судить и расстреливать друг друга. В 1920 году восстали оренбургские казаки под зеленым знаменем в станицах Велико-Петровской и Неплюевской. Татары и башкиры лихую дивизию против коммунистов организовали. Возглавили татаро-башкирские полки — Юнасов, Юломанов, Курамышев. Ахмет воевал в отряде Курамышева. Много побили они поганых большевиков. Глаза им выкалывали, брюхи вспаривали, кишки выпускали. В одном из отрядов атаманил у зеленых казаков Эсер — Серафим Телегин. Полыхнуло бы пламя на всю страну, да большевики схитрили, отменили продразверстку, еще раз поклялись отдать землю крестьянам. Обманули народ коварные инородцы. И стали затихать мятежи. Красный командир Галунов разбил и башкир, и зеленых казаков. Под Баймаком, где полегли татаро-башкирские полки, Ахмету удалось прорваться в горы. С тех пор он и бродит по земле, сидит в тюрьмах.

— Приходи тюрьма жить, Илич. Твоя мавзолей плоха, тюрьма лучша, — понукал коня Ахмет.

Бревно сбросили у землянки. Ахмет достал из мешка булку хлеба, пучок зеленого лука, бутылку водки.

— Помянем, Илич, казака Меркула, Монаха, иврея Золотовского. Были хорошая человека.

— Если бы не старик Меркульев, Монах и Золотовский, не перешли бы на нелегальное положение Эсер и Коровин. А Золотовский-то молодец! Извините, говорит, сержант, я должен у вас отобрать револьвер! Ох, уж эта интеллигенция!

— Где стакан-рюмка? — шарил Ахмет в груде рухляди и пустых бутылок.

— Опять обокрали! — всплеснул руками Владимир Ильич.

Землянка-мавзолей на замок не закрывалась. И когда Ленин уходил добывать пищу на помойках, другие бродяги обшаривали его жилище, крали последние тряпки, посуду, стаканы.

— В Москва у мавзолей часовой с винтовка. Штоб народ не украл чаго. А твой мавзолей без часовой, — посмеивался Ахмет.

Ленин рассуждал, подавая под водку пустые консервные банки: