Время красного дракона - Страница 37

— Пусть на себе сначала проверит свою тросточку...

— Пожалуйста! — согласился Трубочист.

Он крутнул трость вокруг поднятой правой руки, притопнул и спрятался за спину Гейнемана. Но Гейнеман шагнул к тумбочке, чтобы уложить в нее принесенные кульки. Трубочиста в палате не было, он исчез, испарился. Порошин заглянул под кровать. Что за чертовщина? Под кроватью валялась безголовая кукла.

— Мишка, куда он делся? — жалко спросил Аркадий Иванович.

— Кто?

— Фокусник твой, Трубочист.

— Не знаю, Аркаша. Впрочем, я вижу его в окно. Он махнул мне рукой. К нему подошли двое, ты их знаешь...

— Кто? — выглянул в окно и Порошин.

В больничном скверике стояли — Трубочист, тюремный водовоз Ахмет и нищий, похожий на Ленина. Аркадий Иванович отошел от окна, присел на табурет:

— Где он берет деньги, чтобы одеваться так аристократически?

— Аркаша, Трубочист получает у Завенягина большую зарплату. Он же специалист по высотным трубам, редкий специалист. И побочно занимается кладоискательством. Недавно нашел горшок с царскими золотыми червонцами.

— Где нашел?

— На кладбище.

— Любопытно.

— Что уж тут любопытного? Каждый ищет что-то в жизни по призванию. Вы пулемет нашли. А он корчажку с червонцами.

— Как у тебя дела, Миша?

— Плохо, Аркаша.

— Какие-то неприятности?

— Приходится расстреливать заключенных — сотнями, тысячами.

— Указание сверху?

— Придорогину и Соронину надо выполнять план, разнарядку по разоблачению врагов народа. Хватают они и металлургов, и строителей. Но там тяжело: Завенягин и Валериус свои кадры обороняют. А спецпереселенцы и мои зэки беззащитны. Вот и раскрывают чекисты «заговоры» то в спецпоселках, то в казачьей станице, то у меня в колонии. Приходится молчать, хотя и дураку видно, что все контрреволюционные организации — липа!

— А может, Мишка, так лучше? Твои доходяги в любом случае обречены. Да ведь у тебя и не ангелы, а кулаки, вредители, враги народа. Своей смертью они спасут от гибели сотни невинных людей. Может быть, Придорогин и Соронин доброе дело вершат? Надо подумать, Миша.

— Аркаша, нету у меня в концлагере вредителей. Ни одного нет! И никаких врагов народа нет. Ну, может быть, пять-шесть умных идейных противников режима: из эсеров, священнослужителей, дворян. Не больше пяти-шести человек на десять тысяч.

— Не поверю, Миша. У тебя в колонии одних только раскулаченных семь-восемь тысяч. Все они люто ненавидят советскую власть. И мы никогда их не сломим, не перевоспитаем. Они не сдадутся. А если враг не сдается — его уничтожают!

— Но ты сам загорал в Бутырке.

— Я был арестован без оснований. Просидел не так уж много. У меня нет претензий к советской власти.

— А твой батюшка, Аркаша?

— Отца должны освободить, уверен в этом. Я написал письма... А если он там озлобился, стал врагом социализма, то я не имею права работать в органах НКВД. Уйду в грузчики или в говновозы.

— Кому ты направил письма?

— Молотову, Ягоде.

— А как мама? Что пишет.

— Горюет, болеет, зовет в гости. Выйду из больницы, возьму отпуск, поеду к ней вместе с Фросей.

— Я тоже, Аркаша, скоро женюсь.

— На ком?

— У меня богатый выбор: две невесты!

— Я их знаю?

— Да, встречал.

— Скажи — кто?

— Олимпова и Лещинская.

— Мишка, но Лещинская-то страхомордненькая. А Мариша Олимпова — чудо!

— На ней я и женюсь!

После ухода Гейнемана в палате появилась Партина Ухватова. В красной косынке, длинная, костлявая — выглядела она нелепо, но со значением. Настоящее имя у нее было — Прасковья. Но она полагала, что с таким именем нельзя было работать в комсомольских и партийных органах. Коммунисты называли своих дочерей — Октябринами, Тракторинами, Свердлинами, а сыновей — Виленами, Ленсталями, Спартаками, Кимами... Придорогин разрешил Параше сменить имя. Правда, она стремилась изменить и фамилию, стать Партиной Коммунистической. Но начальник НКВД не согласился:

— Прояви себя сначала, Параша. Тогда дадим разрешение на фамилию — Социалистическая. Хорошо будет звучать — Партина Социалистическая. А пока шлепай Партиной Ухватовой.

Параша при знакомствах называла обычно свою будущую фамилию:

— Партина Социалистическая!

— Партина Свололистическая! — дразнили ее в городе.

Порошин удивился приходу Партины. Он и видел-то ее мельком всего три-четыре раза, никогда не разговаривал с ней.

— Здрасьте, Аркадий Ваныч. Как здоровье?

— Здравствуйте, Партина.

— Я к вам от райкома комсомола с восторгом...

— С чем?

— С восторгом! Мы взяли шефство над молодыми сотрудниками НКВД. Вы, как известно, совершили подвиг, сражаясь с лютыми врагами народа. И пострадали героически разбитой головой...

— Партина, никакого подвига я не совершал.

— Скромность в большевиках — качество. Я решила стать вашей женой, Аркадий Ваныч. Первую нашу дочь мы назовем — Марксиной, вторую — Энгельсиной...

— Партина, мы не знаем друг друга. И у меня другие планы, я никогда не испытывал к вам симпатии.

— Нет, нет! Вы не отобьетесь от моих благородных движений. У вас повреждена голова. Вы пока не в состоянии оценить мою комсомольско-девическую жертвенность.

— Партина, не ставьте себя в неудобное положение. Мы никогда не будем мужем и женой.

— Но половые отношения без оформления брака безнравственны, Аркадий Ваныч. Считайте, что вы уже — мой супруг!

— Партина, я отказываюсь от этого счастья категорически.

— Но я уже объявила в райкоме комсомола о нашей свадьбе. Вы обязаны вступить со мной в половые отношения.

— Извините, Партина, но вы просто не в себе. Я не собираюсь вступать вами ни в какие отношения.