Время красного дракона - Страница 74

— Я, Аркаша, с дьяволом не повязана. Мы по роду колдуньи из третьего круга, из третьего куреня.

— Что означает третий круг? Каковы функции первого и второго круга?

— Первый круг — слуги сатаны, нечистая сила. Второй курень — люди, днем принадлежат богу, ночью — дьяволу. А третий круг — под богом, добро творит, людей исцеляет, тайнами великими ведает, колдовством.

— Неуж, Фрося, ты и взаправду колдунья?

— Колдунья, стало быть.

— И на корыте в самом деле летаешь?

— Ты же сам видел, не единожды.

— Видел, но не верю.

— Ну и не верь, мне от этого ни холодно, ни жарко.

— А карту с твоего корыта срисовать можно?

— Срисуй, Аркаша. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало.

Порошин скопировал нарезной рисунок с торца корыта в свою записную книжку, жгло его любопытство:

— Сказала бы, Фрося, что под крестом таится.

— Под крестом нет ничего, крест на камне вырублен.

— Правое плечо креста указывает направление?

— Указывает левое плечо, Аркаша.

— Сколько шагов надо отмерить?

— Не выдам, да и камень ты не найдешь.

— Если не найду, чего боишься? Скажи, что закопано в схороне, в укрытии?

— Там два клада, Аркаша.

— В одном укрыты двадцать бочек серебра и двенадцать золота...

— Да, Аркаша, на этот раз ты угадал.

Порошин оживился искрометно, начал пересказывать давний донос Шмеля, то, что сексот вычитал тайком в рукописной книжице Меркульевых:

— А во втором схороне, насколько мне известно, спрятан кувшин с драгоценными камнями, кольцами, серьгами.

— Откуда тебе это известно, Аркаша? — насторожилась Фроська.

— Я тоже немножко волшебник.

— Ты не волшебник. Тень тебе нашептала. Позавчера на ночь она под трамвай попала. Ногу ей отрезало. Да ить, Аркаша, та тень проклята. Ей никогда не найти казачий клад. И тебя, и Гейнемана тень эта погубит. Она следит за вами.

— Ты, Фрося, имеешь в виду Шмеля?

— Шмеля.

— Шмель — мой сексот, он выполняет мои поручения. Не может он следить за мной. И за Гейнеманом наблюдают сексоты лейтенанта Груздева, а не мои. Мы ведь все под перекрестным наблюдением, система у нас такая. Но ничего серьезного в этом нет. Меня не смущает контроль. Например, в Челябинске я от Федорова поручение имею: наблюдать за Придорогиным. Мы и за прокурором следим, и за секретарями горкома партии, и за директором завода...

— И не противно?

— Работа, служба такая.

— Ты и меня выследил, Аркаша.

— Тебя бы накрыли и без меня, Фрось. Но мы с Мишкой устроим тебе побег, достанем новые документы.

Фроська выплеснула из корыта воду, спросила тихо:

— Как мой дед в тюрьме?

— Бабка Телегина и Починские носят ему передачи. Мне нельзя, Фрося.

— А што с Гришкой?

— Коровина расстреляют. Он убил на допросе лейтенанта.

— Гришку не расстреляют, — расчесывала Фроська гребнем свои золотые струи волос, спадающие волнисто на плечи.

— Почему же не расстреляют? — сорвал травинку Порошин.

— На роду у него не начертано, — обняла Фроська Порошина.

На крыльцо конторы вышел Гейнеман:

— Пойдемте обедать, я плов сварганил.

Гейнеман никогда и никому не доверил бы изготовление плова.

— Хороший плов приготовить может только мужчина! — часто подчеркивал Мишка.

Хозяин выставил на стол бутылку водки, запечатанную сургучом. Выпили, разговорились.

— Недавно был в гостях у Функа, — рассказывал Порошин. — Оказывается, доктор вынес одну гипсовую скульптуру Мухиной: девочка двух-трех лет. Как живая! Я не мог оторвать от нее глаз — завораживает. И сегодня ночью она мне приснилась. Будто бы ожила, спрыгнула с комода, подбежала ко мне и говорит: «Я — Дуня, колдунья!»

— Сон близкий к реальности, — глянул Гейнеман на пухловатый от беременности живот Фроськи.

— У нас будет сын, — снова наполнил чарки Порошин. Фроська блеснула глазом колдовски:

— Нет, Аркаша. У нас будет скоро дочка. И я назову ее Дуней. Будет она похожа, как две капельки воды, на ту гипсовую девочку, которую ты видел у доктора Функа. Считай, што ты уже видел свою дочку.

— Опять мистика? — вздохнул Аркадий Иванович.

— Перестань, — одернул его Гейнеман. — Фрося, погадай нам, предскажи судьбу. А мы запишем в дневник, через несколько лет проверим.

— На чем погадать: на картах, на огне или на воде со свечой? Могу по глазам, по линиям на ладони.

Гейнеман раскраснелся от второй чарки:

— Картам не очень верю. В гадании по глазам и линиям на ладони не вижу волшебства. Мне кажется, что в рисунке глазной сетчатки и на линиях ладоней может природой отражаться предрасположенность... Правда, у меня эта идея на уровне догадки. А вдруг — так оно и есть! Тогда где же волшебство, колдовство? За тысячи лет эти особенности можно изучить, передавать их из рода в род.

— Миша, ты меня потрясаешь. Все рисунки на ладонях и в глазах, на лице я знаю от бабки. А бабка моя — от прабабки. И так вот идет боле тысячи лет. Ин не колдовство это, а приложение к ворожбе. Но я умею и колдовать.

— Поколдуй! — попросил Порошин.

— Занавесьте окна, зажгите свечу, налейте в чашку свежей воды.

Гейнеман принес два байковых одеяла, гвоздочки, молоток, заглушил окна своего кабинета. Порошин зажег свечу, наполнил чашку водой. А сам посмеивался:

— Трубочист предсказывает судьбы без затемнения окон, без воды и свечки.

— Трубочист все видит, все знает. А я открываю будущее токмо через колдовство, через гадание, Аркаша.

Фроська поставила горящую свечку в чашку с водой, распустила волосы, закрыла глаза, забормотала.

— Романтично, под ворожбу не грех и третью чарку осушить, — улыбался Порошин. — Пей, Миша! Не напрягайся!