Время красного дракона - Страница 65

— Партийно, патриотично, содержательно. Лишь одно маленькое замечание: шляпа на Трубочисте буржуазна, лучше бы надеть на него рабочую кепку, — басила Партина Ухватова, расставив свои длинные ноги циркулем.

— Я из иноверцев, — заигрывала Жулешкова. — Я не против шляпы. Но на случай изменения политической ситуации рабочую кепку надо держать в запасе, может пригодиться.

— Поздравляю! — поцеловал руку Веры Игнатьевны Функ.

Мартышка-Лещинская и хилявый Попик вежливо молчали, поедая конфеты. Шмель крутился у скульптуры, которая изображала его. Он никак не мог понять, почему ему оказано такое высокое доверие? Гипсовый двойник Шмеля держал в руках книгу «История ВКП(б)». Вообще-то Шмель мечтал и просил Мухину, чтобы она вылепила его на бочке-вошебойке, как Ленина на броневике. Но Вера Игнатьевна не прислушалась к его совету. Все эти художники и писатели оторваны от народа. Одним словом — гнилая интеллигенция. Нет у них истинной преданности партии. Но социализм овладел умами миллионов людей, и он непобедим. А Мухина политически ущербна: изваяла врагиню народа — Фроську Меркульеву, отбывающую срок без права переписки. Все смотрят, восторгаются, будто не узнали гадину. Надо срочно сообщить об этом в НКВД.

Шмель ошибался, полагая, будто он один не утратил революционной бдительности. Жулешкова выпила шампанского за успех Веры Игнатьевны и ушла, сославшись на занятость. А торопилась преподавательница института в НКВД, чтобы первой сообщить о вражеском умысле московской скульпторши. Спешила бдительная дама напрасно. Она не могла стать первой, ибо рабочий-подсобник, бригадмилец Разенков уже известил Придорогина о том, что Мухина пытается увековечить арестованную и осужденную буфетчицу горкома партии.

Замыслили просигналить в НКВД и Мартышка с Попиком. И все же Шмель имел перед ними большое преимущество. Они не знали, что НКВД установило жесткое, круглосуточное наблюдение за Коровиным, Калмыковым и Трубочистом. Коровин и Калмыков были дружками Терехова и Огородникова, бывали не единожды в гостях у Голубицкого. Трубочиста засекли на самой наинаглейшей контрреволюции. Он нарисовал картину под названием «Ад», где изобразил оскорбительно Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, Свердлова, Дзержинского и других выдающихся деятелей партии и советского государства. Маркс и Энгельс на полотне Трубочиста кипели в котле со смолой, рвали друг другу бороды. Ленин жарился на вертеле со Свердловым. Дзержинский подбрасывал уголь в топки, работая у чертей кочегаром. А Сталин пьянствовал с дьяволом, закусывая живыми детьми.

Трубочиста не арестовали, чтобы выследить его связи, контакты. Коровина и Калмыкова не взяли сразу по этой же причине. Что же получается в итоге? Не сегодня-завтра их арестуют, ордера прокурором уже подписаны. И скульптурная группа Мухиной превратится в галерею врагов народа: Фроська Меркульева, Трубочист, Григорий Коровин, Виктор Калмыков. Ха-ха! Придется Вере Игнатьевне подбирать для позирования других людей, настоящих героев труда. Много места освободится. И Шмель поднимется на вошебойке, как Владимир Ильич на броневике.

Однако Шмель ошибался, будто НКВД доверило только ему тайну о предстоящем аресте Трубочиста, Коровина и Калмыкова. Придорогин не был таким уж коварным. Он побеседовал в горкоме партии с Берманом, изложил подробно ситуацию и директору заводу Коробову. Они уже знали, что Мухина изваяла плеяду местных врагов народа. Не ведала ни о чем только Вера Игнатьевна. Она спокойно ожидала день, когда в мастерскую явится приемная комиссия. В связи с этим теплились надежды на получение аванса по договору: поиздержалась, была стеснена безденежьем. Последнюю сотню истратила на шампанское. Ожидая прихода комиссии, Мухина продолжала работать, вносить в композицию поправки. Одна из новинок была особенно дорогой. Вера Игнатьевна вылепила из гипса свою голову и поместила ее на ладонь Трубочиста. Теперь его фигура стала еще аллегоричней.

Коробову не хотелось участвовать в комиссии по оценке скульптур Веры Игнатьевны Мухиной. Семью Коробовых — металлургов знал и опекал сам Сталин. Павел Иванович Коробов был талантливым инженером, организатором производства, совестливым человеком. А в искусстве он ничего не понимал, чувствовал себя беспомощным. Поэтому он и позвонил секретарю горкома партии Берману.

— Лев Захарович, друг мой дорогой, может без меня обойдетесь там? Мне некогда! Домну закозлили!

Берман решительно возражал:

— Нет уж, Павел Иванович. Мухину приглашал в город ваш металлургический завод. Договор она с вами подписывала. И кандидатуры для монументальной пропаганды в основном вы рекомендовали. Горком партии не несет ответственности за ваших Коровиных и Трубочистов. Они у вас в штате заводском, зарплату получают. Принципиальную оценку творчеству Мухиной должны дать вы. А я лишь поддержу идеологически.

Комиссия собралась в мастерской Веры Игнатьевны Мухиной в точно назначенный час, даже раньше. Были и приглашенные, посторонние. Щелкали фотокамеры, журналисты записывали первые отзывы. Официальное открытие не начиналось, задерживались где-то Берман и Коробов. Соронин, Придорогин и Рудницкий присутствовали.

— Вера на протянутой ладони — это гениально! — сказала тихо и задумчиво, как бы для себя, Людмила Татьяничева.

— О какой Вере идет речь? — прищурилась Партина Ухватова.

— О вере в коммунизм, — озорно блеснул глазами доктор Функ.

— Не скоморошничайте, — оборвала его Олимпова.

Жулешкова общалась с отдельной группой, где были Шмель, Попик, Лещинская и Рудницкий: