Время красного дракона - Страница 26

— Человек семь-восемь, — врал ублюдок Разенков.

Махнев запомнил кое-что из бандитских реплик: «Спихни труп в яму, Антоха! Жида вниз головой бросай!» Наиболее наблюдательным оказался Мордехай Шмель, ушастый бригадмилец, осведомитель и сексот из актива Порошина:

— Бандиты были втроем, с ними девица — в белой шали. Два парня —рослые, один среднего ростика — пьяный. Одного из диверсантов проститутка называла «Грихой». Низкорослый бандит назвал девицу — Людкой. Но та хохотала. Мол, до чего нализался! Всех Людками именует!

На месте происшествия Порошин и Калганов нашли голубую пуговицу от мужского пиджака, роговую расческу-самоделку и огрызок химического карандаша. В общем-то следов очень много. Порошин подписал акт и протокол предварительного опроса потерпевших, составленный сержантом Калгановым. Сержант Матафонов уже через день выяснил, что расчески-самоделки ладил в Магнитке один человек: Меркульев Иван Иванович. Тот самый, который числился в розыске за утайку пулемета в могиле.

Голубую пуговицу и огрызок химического карандаша взял для расследования Порошин. Пуговица для уральской рабочей среды была слишком необычной: голубая, с белыми волнистыми прожилками, изящной формы, явно иностранного производства. Придорогина больше заинтересовала расческа:

— В покушении на осведомителей участвовал старик Меркульев. Возможно, охотился за наганами. Мы его ищем по казачьим станицам — Верхнеуральске, Анненске, а он затаился здесь, в городе!

Порошин не соглашался:

— Старик расчески продавал на базаре. Такие гребешки могут быть у многих. А вот пуговица дает более конкретное направление. Такая пуговица могла быть пришита только на светло-сером или светло-голубом костюме. Сколько у нас таких костюмов в городе? У иностранцев, у артистов... Три-четыре костюма!

Придорогин пристально впился взглядом в Порошина:

— А клички — «Антоха, Гриха»? Они у нас не проходили по предыдущим делам?

— Что-то не помню, — перелистывал журнал регистрации Порошин.

— В твоем распоряжении сержант Матафонов и Шмель, — сказал уходя Придорогин.

Шмель нравился Порошину с каждым днем все больше. Конечно, сексот не очень приятен внешностью — ушаст, с мордочкой летучей мыши. И суетлив, излишне услужлив, но хитер, с чутьем ищейки. Аркадий Иванович показал ему голубую пуговицу:

— Найди, Мордехай, костюм, от которого оторвана сия пуговица.

Шмель полюбопытствовал:

— А с каким делом это связано? С убийством? С кражей или вредительством?

Порошин не раскрыл карты:

— Ничего серьезного, Мордехай. Просто один тип к моей Фроське пристает. Надо бы его проучить.

— Будем искать! — взял под козырек клетчатой кепки Шмель.

Порошин был доволен рассуждениями Шмеля. Он повторил почти слово в слово то, что говорилось Придорогину. Но при своей наблюдательности назвал и фамилии:

— К обычному костюму такие пуговицы не пришьют. Они будут выглядеть нелепо. Костюм должен быть светло-серым или голубым. У нас в городе пять-шесть костюмов такой расцветки: у начальника стройки — Валериуса, у поэта Бориса Ручьева, у директора театра Михаила Арша, у Левы Рудницкого и Виктора Калмыкова.

Порошин подкорректировал наводку:

— Обрати внимание, Мордехай, на Ручьева. У него несколько приводов в милицию, хулиган, бабник. И, говорят, он прихлестывает за Людой Татьяничевой... Ему сам бог велел называть всех девиц «людками».

Арестовать Ручьева было не так просто, хотя его недавно исключили из комсомола за избиение молодой поэтессы Нины Кондратковской. Крупный критик Селивановский опубликовал в «Литературной газете» хлесткую, изничтожительную статью против пиита, намекая по Горькому: от хулиганства до фашизма — один шаг! Но Ломинадзе и Завенягин выступили в защиту молодого литератора столь решительно, что прокуратуре и милиции пришлось отступить.

— У Бориса Ручьева останутся для поколений не скандалы, а строки: «Мы жили в палатке с зеленым оконцем, промытой дождями, просушенной солнцем», — убеждал Завенягин.

Порошин не любил Ручьева, считал его стихотворцем примитивным, ограниченным, спекулирующим рабочей романтикой. И обрадовался, когда Шмель сообщил на другой день:

— Пуговица, Аркадий Иванович, от костюма Ручьева. Значит, он и есть приставатель к вашей Фросе. В дружках у Ручьева — поэты Мишка Люгарин и Васька Макаров, доктор Функ, мартеновцы — Коровин и Телегин.

Аркадий Иванович искренне похвалил бригадмильца:

— Молодец, Мордехай! С твоими способностями надо не вошебойкой заведовать, а работать в уголовном розыске. Буду, наверное, ходатайствовать о зачислении тебя в штат НКВД. У тебя дарование сыщика!

Однако Аркадий Иванович не стал докладывать начальству и протоколировать, что обнаружен костюм, от которого оторвана голубая пуговица. Упрятать за решетку стихотворца-бузотера можно. Но кто с ним участвовал в нападении на бригадмильцев? Настораживали имена или клички «Антоха, Гриха». Уж не Фроськины ли это дружки — Антон Телегин и Григорий Коровин? На самодельной роговой расческе нацарапаны две буквы: ГК. И что за девица была в банде? У Фроськи есть белая шаль. Неужели она влипла в эту грязь? И какая жестокость — попытаться утопить людей в яме с испражнениями! Бригадмильцы рискуют жизнью, ловят воров, бандитов, вредителей, врагов народа, задерживают нарушителей, защищают народ. И не за получку, не за деньги. Миша Разенков работает электромонтером, Виктор Томчук слесарем в депо, Миша Махнев — рабочий, Мордехай Шмель заведует вошебойкой. А мы, чекисты, относимся к своим помощникам часто с каким-то барским презрением...