— Энто Хридрих?
— Это Карл Маркс, — поправлял деда Натансон.
— Кака разница? Тьфу тобе в рожу, окаянной!
У Антона Телегина сердце похолодело, когда он узнал, что дед Кузьма арестован и находится в подвальной тюрьме челябинского управления НКВД. Дед не знал Антона в лицо, но ему было известно о «своем человеке» в органах, о вертепе Манефы. Успел ли Кузьма переправить Веру с Дуняшей на Васюганье? Неужели арестована и она? Не выдал ли хрыч друзей? Не выдерживают люди допросов и пыток. Из одной тысячи арестованных только три-четыре человека отстаивали истину. Хитаров не сдался, Серафим... Остальные выдавали самые потаенные мысли, оговаривали себя и других, чтобы избежать мучений.
Антон Телегин хохотал громче всех, когда дед Кузьма изголялся над портретами Ленина и Сталина. В конце концов исхитрился, задержался в кабинете Натансона:
— Что за этим придурком? Любопытный дед.
— Нет ничего, кроме дурацкого доноса, будто он стреляет из граблей, сбивает самолеты. Но старик сам себе роет могилу, фиглярничает под расстрел. Да у нас ведь план по ВМН перевыполнен. Я бы его отпустил, но он при Федорове обозвал Ленина лысым дураком. Тут психология, Антон. Дед перед смертью пытается себя выразить. Ему не хочется унести в могилу боль души. Я его понимаю.
Лейтенант госбезопасности Натансон не приписывал деду Кузьме выдуманных преступлений, не заставлял его признаваться в том, чего не было. Старик, как и все арестованные, был обречен, однако, по причине простой. Разнарядка по второй категории была не выполнена. Нужно было до конца года отправить в концлагеря еще две тысячи врагов народа.
— Дай мне его на допрос. Есть у меня одна идея, — сказал Телегин.
— Что-то хошь повесить на него? — спросил Натансон.
— Да, у нас ведь не раскрыто исчезновение Рудакова.
— Ты ж подведешь старика под вышку, Антон.
— Тебе его жалко?
— Он мне нравится. Но валяй, если выйдет. Попробуй, допроси. Кузьму привели в кабинет Антона Телегина.
— Садись, раскури трубку, дед.
— Благодарствую, ин табачок окончился.
— Возьми папиросы мои, накроши.
Кузьма набил трубочку папиросным табаком, закурил. Телегин заговорил рассерженно:
— Ты почему, старый пень, оговариваешь себя? За тобой же ничего нет!
— Из хграблей мы стреляли, дыднако.
— Из каких граблей? Ты рехнулся, Кузьма?
— С рождению таковой.
— Где твой внук?
— Володька-то?
— Да, да, Володька.
— В лесу заблудимшись, на охоте. Да он выйдеть, не беспокойтесь.
— Тебя, дед, видели в лесу с женщиной. У женщины ребенок, девочка.
— Не упомню. Можеть, баба яхгоды собирала, заплутамшись.
— А может, Кузьма, ты сопровождал ее к староверам, на Лосиный остров?
— О тропе к сталоверам не ведаю.
— Та, молодая женщина с девочкой — жива?
— Отчаво ж ей помереть? Должно быть, жива-здорова.
— Ты, дед, можешь взять на себя убийство? Пропал тут у нас один лейтенант, Рудаков. Тебе ж все равно помирать. Скажи, что ты убил его.
— Нешто я на убивца похож?
— Ладно, Кузьма, иди в камеру. Хорошо, что ты меня не знаешь.
— Таперича дохгадываюсь.
— Нет уж, лучше тебе жить без догадок, дед. Станешь догадываться —пристрелю.
— Мы с пониманием, хгражданин начальник.
Через три дня деда Кузьму привели на заседание военного суда. Там сидели уставшие люди, с глазами — воспаленными от бессонницы и частого употребления алкоголя. У деда спросили фамилию, имя, отчество, год рождения. И задали всего один вопрос:
— Вину признаете?
— Признамши, мы из хграблей стрелямши, на патреты плевамши...
Деду Кузьме дали десять лет строгого режима без права переписки. Но попал дед не на Колыму, а в Норильский концлагерь к Авраамию Павловичу Завенягину.
Манефу погубила жадность. Гимнастерка пропавшего без вести лейтенанта Рудакова была слишком приметной, из модного сукна болотного цвета. Такой гимнастерки ни у кого в НКВД не имелось. И однажды Натансон встретил на улице Цвиллинга молодого мужчину в гимнастерке — похожей на рудаковскую.
— Гражданин, прошу предъявить документы, — остановил молодца Натансон.
— В чем дело? Мои документы дома, я не обязан их носить с собой на работу, — уверенно ответил прохожий.
— Прошу следовать со мной, в НКВД.
— Но мне некогда, я опоздаю на работу.
— Ничего, мы вас долго не задержим.
Натансон был опытным оперативником, он знал, что при задержании преступника лучше всего действовать хитростью, обманом, не намекать ни на что серьезное. Задержанный спрашивал:
— И все же, по какой причине я должен следовать за вами в НКВД?
— По объявленным приметам вы похожи на человека, который вчера устроил драку в ресторане. Но вы ведь защищались?
— Я вообще не хожу по ресторанам. И я ни с кем не дрался...
— В таком случае мы извинимся. Вы не волнуйтесь. А на работу вас мы подбросим на своей машине. Вы где работаете?
— На тракторном.
Так оказался в подвале НКВД электрик Челябинского тракторного завода Сергей Бурков. Натансон передал его для допроса Телегину. Мол, прижми его покруче, Антон. Гимнастерка, похоже, с плеча Рудакова. Задержанный заявил, что купил гимнастерку у старухи на толкучке.
— У какой старухи? Ты запомнил, как она выглядит? — начал допрос Телегин.
— Да, запомнил. Я видел ее недавно опять, на той же толкучке.
— Она продавала одну гимнастерку?
— Нет, и брюки такие же, и сапоги. Но у меня денег было мало. Старуху зовут вроде бы — баба Маня...
— На какой толкучке ты купил гимнастерку?
— На Черном рынке, возле Журавлиного колодца. А во второй раз видел я бабку на тележке. А в упряжке-то ослик!