Время красного дракона - Страница 167

167

Порошин обратил внимание на то, что заповеди излагаются священниками без должного внимания к Библии. Что сказал Господь Моисею?

— Сойди и подтверди народу, чтобы он не порывался к Господу видеть Его! — вслух прочел Аркадий Иванович.

Итак, первая заповедь: «Не порывайся увидеть Бога!». За такой порыв Господь поражает! Из текста вытекала вторая заповедь: «Не сотвори себе кумира». Третья заповедь: «Не греши, ибо Господь наказывает детей за вину отцов до третьего и четвертого рода». Четвертая заповедь: «Не упоминай имя Бога всуе». Пятая заповедь: «Не работай в субботу». Шестая заповедь: «Почитай отца и мать». Седьмая: «Не убий». Восьмая: «Не прелюбодействуй». Девятая: «Не укради». Десятая: «Не произноси лжесвидетельства». Одиннадцатая заповедь: «Не желай дома ближнего твоего, не желай жены ближнего твоего, ни поля его... ничего, что у ближнего твоего».

Аркадий Иванович подумал:

— Хорошо бы начертать на стенах Кремля: «Не злодействуй, ибо господь наказывает детей за вину отцов до третьего и четвертого рода». Если Бог есть, то должны сгинуть или быть несчастными дети всех этих Лениных, Троцких, Дзержинских, Сталиных, Бухариных, Молотовых, Кагановичей...

— Бога нет! — рыкнул Держихаря, видя, что Порошин читает Библию.

— Ты не русский, — ответил Аркадий Иванович.

— Почему ж это я не русский?

— Достоевский так выразился: кто не православный, тот не русский!

Держихаря Достоевского не читал.

— Кто такой твой Достоевский? Писатель?

— Писатель, хорошо он сказал: «Дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей».

— Я бы продал душу дьяволу за четверть водки. Да ить дьявола нету.

— Родителей своих ты хоть помнишь?

— Немножко помню. Отец из рабочих, на фронте погиб. Мать померла.

— Беспризорником рос?

— Да, сначала побирался, потом воровать стал.

— Пошел бы работать, — сказал Коровин.

— За гроши вкалывать неохота. Лучше уж грабануть — пожить всласть.

— Я на мартене получал хорошие деньги, — вспомнил Гришка о родном городе. — Можно было жить. При хорошей работе душа радуется.

— От работы кони дохнут. И на кого работать? На большевиков? Они в машинах раскатываются, жиреют. Нету справедливости, потому нету и совести. Все люди — хичники! Одни — рабы, другие — господа. Не хочу быть рабом.

Двери избы распахнулась, из сеней вырвалось морозное облако, вошла Феня Акимова, держа в руках большой берестянной туес.

— Тятя браги вам налил, пейте на здоровьице. И просит он круподерку нам изладить.

— Окей! Смастерим круподерку. Ермак-мололку, как русские говорят, — принял Майкл у Фени туес браги.

— Бог есть! Бог все видит! — повеселел и Гришка Коровин.

— Бог поможет, самогонку будем иметь, — радовался и Держихаря.

Порошину были неприятны эти радости дикарей, упоминания имени Бога всуе. Он с каждым днем все больше и больше проникался верой, христианским пониманием божьего мира. Но староверы его душу не устраивали, слишком примитивными казались они ему. Обыкновенные сектанты, изгои русской империи. Для них вера была выше России. А православие объединяло душу с Богом, с народом, с родиной. Порошину хотелось начать жизнь заново — с венчания в церкви. И он представлял, как идет в храм с Верочкой Телегиной, слышал звон колоколов, пение хора на клиросе. А на Верочке белое платье, белая фата. Но за окном застилала мир белая пурга. И заметало снегом скиты, тропинки, следы сохатых и затерянные судьбы.

Так и прозимовали друзья по несчастью на острове староверов среди Васюганьих болот. И весна пролетела быстро. Порошин, Майкл и Коровин распахали на лосях поляну, посеяли рожь, вскопали огород под картошку. Держихаря окончательно взбунтовался, от работы отказывался.

— У меня денег сорок тыщ, а я должен вкалывать? Нет, уйду я от вас! Вот потеплеют болота — и уйду. Без провожатого утеку. Вы мне — не указ.

Гришка Коровин возражал:

— Во-перво, денег у тебя не сорок тыщ. Мешок поделим заново, поровну на четверых. И Майклу, и Аркаше выделим по доле.

— С кой стати им-то? Один фраер, другой — мильтон. И пришли они к нам поздней. Какая польза от них?

— Ты, Держихаря, вообще заткнись. Антон Телегин приказал тебя ликвидировать. А мы с Порошиным пожалели тебя. Правда, Антон и Майкла велел на болоте шлепнуть...

— Вот она, ваша мурла! Фраера вонючие! Я вырвусь отсель и вашего Антона шмальну. Не уйдет он от меня.

Угрозы эти были пустыми, никто на них внимания не обратил. Беда вылезла с другого боку. Не предвидели Порошин, Коровин и Майкл, что Держихаря может напакостничать здесь, на острове староверов. Но однажды вечером они увидели, что к их дому идут гудящей ватажкой с вилами и дубьем староверы из всех трех скитов. Гришка Коровин первым шагнул навстречу возмущенным хозяевам острова.

— Что такое?

— Уходите с острову! — выкрикнул Онуфрий.

— Мы вас вывезем на бугор Кузьмы, а тамо аки хощетца, — тряхнул вилами богомольный Аким.

— Будя вы прокляты, ахальники! — угрозил дубиной Мухомор.

— В чем дело, братья и сестры? В чем вина наша? Мы работаем, живем тихо и честно. Не касаемся мы вас, кланяемся вам с уважением, — скрестил руки на груди Гришка Коровин.

Держихаря вышел на крыльцо с ружьем. Порошин приготовил пистолет к бою. Но Майкл с винтовкой присоединился к толпе староверов. Они признавали его, уважали. И не было тайны, что Майкл дружил с Малашей. Перебежчик Майкл держал под прицелом Держиморду.

— Ваш Дурохаря согрубил, уходите с нашего острову! — скрипел Мухомор.

Порошин подошел к деду Мухомору:

— В чем он согрубил? Что украл? Скажите нам, мы заставим его извиниться, возместим убыток.

167