— Плесни ему в рыло, пущай немного очухается, — кивнул Федоров сержанту.
— И тебя так подвесим. Говори, куда ушел Коровин? — пугал лейтенант Гераську.
— Не знаю, — хныкал Гераська. — Отпустите меня, дяденьки.
Эсер очнулся минут через пять. Лейтенанту Натансону стало дурно, он вышел во двор.
— Где Коровин и Держиморда? Где взяли пулеметы? С кем были связаны в городе? — начал допрос Федоров.
— Много будешь знать, быстро состаришься, — слабеющим голосом ответил Эсер, покачиваясь на крюке, укрепленном веревкой за балку.
— Говори, скотина! — пнул в пах Эсера сержант Комаров.
Серафим Телегин снова впал в беспамятство, опять его обливали водой. Федоров оттолкнул сержанта:
— Ты угробишь его раньше времени, отойди. Ну, Эсер, скажешь, где Гришка Коровин?
— Не жди, не скажу.
— С кем ты воюешь, Эсер? С народом?
— Я воюю с врагами народа, майор.
— Это мы, коммунисты, враги народа? Я, промеж прочим, из крестьян вышел, из батраков.
— В том и беда твоя, что ты из крестьян вышел, майор.
— Ты бывал, Эсер, на митингах? Народ негодует, требует смертной казни для таких, как ты. Если я тебя выведу на площадь, народ разорвет тебя в клочья. Мы выполняем, Эсер, волю партии, волю народа.
— Вы, коммунисты, раздуваете истерию толпы. Чем вы отличаетесь от фашистов? Но ведь когда-то массовое безумие окончится. И вас назовут преступниками.
— Напрасно надеешься, Эсер. Советская власть вечна. Коммунизм непобедим!
— Нет, майор, твои дети и внуки будут еще таиться, как проклятые, от родства с тобой. Вы же разорили богатейшую страну в мире, уничтожили миллионы невинных людей.
— Эсер, если враг не сдается, его уничтожают. Ты не считаешь себя врагом? Ты безвинно пострадавший?
— Я ваш враг, господа коммунисты! И я горжусь этим. Но, к сожалению, я почти исключение. Разве в подвале вашем ждут смерти бунтари? Разве в тюрьмах и концлагерях ваших мятежники? Боже, вам не понять своего озверения. Но я и в муках, в смерти своей злорадствую: вы посеете ненависть к идеям коммунизма на веки веков. И не уйти вам от народного проклятия и суда.
Серафим Телегин харкнул кроваво в творожное лицо Федорова, попытался его пнуть. Но от этого рывка и движения крюк еще глубже вонзился в тулово мученика. Лужа крови поблескивала студенисто под висящим на крюке страдальцем. Он застонал, захрипел булькающе и затих, почернел. Федоров отошел в сторону, брезгливо вытирая кровавый плевок Эсера. И думал Федоров не об угрозах и пророчествах главаря разгромленной банды, а о том, как изловить Гришку Коровина. Москва требовала отчета об уничтожении, ликвидации не только всех членов банды, но и тех, кто оказывал малейшее сочувствие, помощь. Можно, конечно, приукрасить отчет, но вдруг завтра появится этот самый Коровин где-нибудь под Челябинском и пустит под откос пассажирский поезд? А скрыться банде не так уж трудно — в горах, в тайге, на болотах соседнего Васюганья. Там скиты и даже деревеньки староверов до сих пор не признают советскую власть, молятся богу. Хорошо бы вызвать эскадрилью самолетов и разбомбить их. А еще лучше — с дирижабля: нате — вам! И загорятся, полетят в топи смоленые бревна срубов, замечутся богомольцы, замычат обезумевшие коровы...
— Окочурился наш Эсер, дуба врезал, — вывел из раздумья Рудаков своего начальника.
— Скотина, пущай до утра повисит на крюке, — подошел Федоров к онемевшему от ужаса Гераське.
— Может, и его на крюк вздернем? — щелкнул Комаров по лбу Гераську.
— Где Коровин скрывается? — ткнул Федоров дулом пистолета привязанного к опоре недоросля.
Гераська бы рассказал все, что знал, но у него онемел язык. Мычание огольца рассердило сержанта:
— Не валяй Ваньку, говори, щенок! Куда ушел Гришка Коровин? Кто в городе скрывал Эсера?
— Льленин! — заикнувшись, выпалил Гераська.
— Мы и Ленина на крюк вздернем, рядом с тобой, — угрозил Рудаков.
Гераська представил, как висит на крюке нищий Ленин, как бьют и пытают его, снимают с ноги галошу...
— Вздымем мы твоего Ленина на крюк и подожгем спичкой его лапоть, — гыгыкнул сержант.
Федоров бросил на земляной пол опоганенный плевком Эсера носовой платок, отпихнул его носком сапога.
— Уведите этого щенка обратно в камеру. Пусть он расскажет своим дружкам, что видел. Пущай подумают. Может, сами к следователю запросятся с признаниями?
Сержант отвязал Гераську от столба. Где-то рокотнул далекий гром.
— Дождь собирается, гроза, — открыл двери склада Рудаков.
Гераська вышел в освещенный двор НКВД. Крупная капля дождя, как божья слеза, упала на горячий лоб Гераськи. Он боялся оглянуться и увидеть висящего на крюке Серафима Телегина. Шофер выключил мотор грузовика. Тишину нарушал только лязг замка на безоконном складе.
— Замок заржавел, плохо закрывается, бурчал сержант.
Выездные ворота двора были открыты. Если бы Гераська бросился наутек, его бы в ночных переулках города не догнали. Но у Гераськи не было сил бежать. Ноги его дрожали и подкашивались. Он рухнул на колени, не мог подняться.
— Почему ворота не заперты? — насупился Федоров.
— Так ить я поеду чичас, — объяснил шофер.
Федоров спросил у него:
— Душегубку отремонтировал?
— Ни, выхлопная труба отвалилась по дороге, затерялась.
— А если шланг резиновый подвести?
— Шланг загорится.
Сержант пнул Гераську под зад:
— Ты чо? На радостях помолиться решил? Вставай, паскудник!
Капли дождя падали с ночного неба, стучали по железной крыше НКВД. Слева, за оградой двора, молнией высветило купол церкви со спиленным крестом.
— Выпить бы где с устатку, — сказал сержант.