Время красного дракона - Страница 130

130

На лбу Лаврентия Павловича блеснули бисеринки пота, он не мог понять, где Сталин, где двойник? Оставалась надежда на сапоги.

— Вы пройдитесь по кабинету, — обратился к вождям Берия. — Походка тоже говорит о многом.

Вожди начали прохаживаться по кабинету, у одного из них сапоги скрипели.

— Так который из них товарищ Сталин? — спросил торжествующе Берия у Молотова.

Вячеслав Михайлович не сомневался, сапоги скрипели у настоящего Кобы. Но Молотов решил пошутить, не выделяться, угодить Иосифу Виссарионовичу. Ему, наверное, нравилось, что его не узнавали, принимали за вождя подставную фигуру.

— Коба этот, он! — указал Молотов с нарочитой ошибкой на двойника. Но и Вячеслав Михайлович оцепенел, когда в ответ услышал слова, которые мог сказать только настоящий Сталин:

— Эх, Вячеслав! Товарища Сталина не можешь отличить от какого-то двойника. Как же ты отличаешь скрипку Страдивари от скрипки балаганной?

— Можно сойти с ума! — выдохнул Молотов, пораженный игрой двойника.

Развлечение партийной элиты, личностей, руководящих государством, могло бы закончиться весело, если бы двойник не решился на импровизацию. Актерская натура двойника взыграла, он продолжал представление:

— Лаврентий, мне не нужен двойник, которого никто не признал за товарища Сталина. Ликвидируй его, выведи в коридор и шлепни.

Берия схватил Сталина за шиворот, поволок к дверям. Он сопротивлялся, сипел, потеряв от ужаса голос.

— Ты что, Лаврентий, с ума сошел? Иоселиани шутит! Я — товарищ Сталин!

У Жданова глаза блеснули хищно.

— Я тебя расстреляю, Лаврентий! — сипел Сталин, упав от пинка коленом под зад.

— Ты нам надоел, Иоселиани! — рявкнул Берия.

— Я товарищ Сталин! Вячеслав! Клим. Что вы рты разинули?

Двойник Иоселиани, которого все приняли за Кобу, достал из кармана френча браунинг, бросил его на стол:

— Товарищ Сталин — он, а не я! Спектакль окончен. Где бурные аплодисменты?

Настоящий Иосиф Виссарионович ударил Берию по щеке:

— Мерзавец! Товарища Сталина не может отличить от двойника.

Лаврентий Павлович захохотал нарочито, а колени подрагивали.

— Идиот! — сунул Сталин браунинг в карман френча.

Через час двойника-актера привезли в Лефортовскую тюрьму и прикончили выстрелом в затылок. Чтобы в другой раз был скромнее, не импровизировал. После этого случая Иосиф Виссарионович Сталин с двойниками своими не встречался. И через каждые два-три года их расстреливали, не выпустив иногда ни разу даже на трибуну мавзолея.

Цветь тридцать четвертая

Мартышка-Лещинская лежала в клинике, залечивая сифилис. Шмель приходил к доктору Функу каждую неделю и уверял:

— Я тоже заразен, у меня все признаки — слабость, потливость, прыщи.

— Как ни странно, вы здоровы, — успокаивал его доктор.

— Почему же я заразил Олимпову?

— В практике такое, хотя и редко, наблюдается.

— Проверьте, пожалуйста, еще раз Жулешкову. Я с ней сожительствовал в те же дни, что и с этой Мартышкой-сифилитичкой.

— Мы проверили. Жулешкова здорова.

— У меня страх, доктор.

— Это естественно.

— Но я от страха утратил мужские способности.

— Не волнуйтесь, со временем все восстановится. И главное — с женщиной надо не сожительствовать, женщину надо любить.

И Шмель вскоре нашел объект для любви. Однажды к нему пришла Вера Телегина. Она принесла ему золотые динары, которые отдал ей Гераська. А продавать золотые монеты она боялась, за это могли арестовать.

— Помогите, ради бога, у меня нет денег, Аркадий в тюрьме, в Челябинске, мне надо ехать к нему.

— Хорошо, я дам вам пятьсот рублей, — ответил Шмель, замышляя таким образом заполучить просительницу в ложе любви.

— Просто так я денег не возьму, — горюнилась Верочка.

— Какие пустяки! Аркадий Иванович был моим учителем, покровителем. Он много делал мне добра. Так что берите деньги без какого-либо смущения. Со временем я добавлю еще. Буду помогать вам регулярно. У вас же на воспитании девочка, дочка Фроси Меркульевой. Как все это печально!

— Простите, я не знаю, как вас по имени-отчеству?

— Называй меня просто: Миша или Михаил Моисеевич.

— Михаил Моисеевич, у меня есть золотые монеты. Вы не могли бы помочь мне — продать их?

— Это интересно, покажите монеточки. Они с вами?

— Да, пожалуйста, посмотрите.

Вера Телегина подала Шмелю динары, украденные у него Гераськой. Хитрый Шмель утратил на некоторое время дар красноречия. Неужели оловянную сковородку со вплавленными в нее динарами похитил Порошин? Конечно, он! Кто еще мог отдать монеты Верочке? Но на всякий случай спросил:

— А где вы, Верочка, взяли эти монеты?

— Мне их подарил мальчишка, родственник.

— Как его зовут?

— Гераська.

— Это тот, которого арестовали в банде у Чертова пальца?

— Тот самый. Он тоже в тюрьме, в Челябинске.

— Должен вас огорчить, Верочка. Монеты эти краденые, они — в розыске. Хотя можно их переплавить, продать какому-нибудь зубному врачу. Но в наше время это ведь очень рисково. И за них много не дадут. Уйдут почти задарма. Еще лучше — пойти и сдать их в милицию. Или выбросить.

— Выбросьте их, — согласилась Вера.

— Хорошо, я сегодня же их брошу в пруд. Пойдемте вместе вечерком, чтобы на ваших глазах. А то ведь мысли могут возникнуть разные, подозрения.

— Что вы, Михаил Моисеевич, говорите? Я вам верю.

Верочка Телегина не была настолько глупой, чтобы поверить, будто Шмель и вправду выкинет монеты в пруд. Но ей было стыдно, что она принесла золото, где-то украденное. Сомневаться в этом не приходилось. Гераська был способен на воровство. Верочка Шмелю нравилась, и он ощутил желание быть с ней всегда. Разве можно было ее сравнить с Олимповой или Жулешковой, не говоря уж об уродице, Мартышке-Лещинской? Верочка выигрывала не только обаянием, но и юностью, чистотой. Она излучала ту редкую одухотворенность и непосредственность, которые встречаются, может быть, один раз в жизни.

130